Рецепт Фейнмана

Астрофизик Сергей Попов о популяризации науки, журналистах и письмах читателей

Зачем и для кого ученые пишут научпоп-книги и читают лекции? Не отвлекает ли это от науки, не портит ли отношения с немедийными коллегами? Мы задали эти вопросы астрофизику, популяризатору науки, автору нескольких научно-популярных книг Сергею Попову. 

О читателях

[ВСЕНАУКА] Наше интервью с издателем Павлом Подкосовым завершилось вопросом о том, почему люди читают научно-популярные книги. Теперь с этого вопроса хотелось бы начать.

[Сергей Попов] Все банальные ответы на этот вопрос имеют право на существование. Есть люди, которым по-настоящему интересно — совершенно бескорыстно и бесцельно (не в плохом смысле!). А еще может нравиться сам процесс, и это другое: чтение хорошей книги хоть и не разговор с умным человеком, но близко к нему и может восполнять естественный недостаток такого общения. Вот людей этих двух категорий, мне кажется, большинство. Наконец, некоторые люди стремятся узнать что-то новое, чтобы в некотором смысле возвыситься над своим окружением (как в анекдоте: важно бежать не быстрее всех, а быстрее самого медленного). 

Опять же мода: некоторые люди покупают научпоп, потому что так принято в их круге общения. Можно рассказать об этом, написать пост в фейсбуке. А саму книгу, кстати, даже не дочитывать или вовсе не начинать. Такой тренд есть, он неизбежный, и даже осуждать таких людей не хотелось бы. Это неплохо — лучше так, чем никак. 

У вас есть «портрет» вашего типичного читателя?

Первую книгу я писал для людей, которые часто ходят на мои лекции, поэтому она более «разговорная», выглядит почти как рассказ. Вторая, наоборот, писалась очень четко, строго и достаточно сухо, и, скорее, я представлял себе школьника из астрономического кружка, преподавателя, продвинутого старшеклассника. Такому читателю не нужны все эти анекдоты, ему нужна хорошо изложенная информация по астрономии, даже без лишних картинок. 

В третьей книжке («Все формулы мира. Как математика объясняет законы природы» — Прим. Всенауки) этим условным читателем был человек, считающий себя гуманитарием. Он когда-то решил, что формулы — это не для него. Мне нужно было достучаться до такого человека. Представлял себе человека достаточно образованного, любящего читать и имеющего некий достаточно широкий бэкграунд в гуманитарной области, чтобы ему не нужно было, скажем, лезть в Википедию, чтобы узнать, кто такой Марсель Пруст.  

Кстати, почему о математике?

Я занимаюсь астрофизикой, которая использует математику. Почему нет другого пути, почему нужны формулы? Мне хотелось рассказать об этом. При этом я пытался не влезать на чужую территорию, про математику там говорятся только самые общие вещи. 

Мне нравится фильм Киры Муратовой «Астенический синдром», и там в самом начале три бабульки хором произносят примерно следующее: «Если все люди прочтут произведения Льва Николаевича Толстого, то все всё поймут и все станут добрыми и умными». Вот мне хочется сказать: «Если все люди прочтут мою книгу, то мне больше не будут присылать безумные теории». Я пытаюсь объяснить, что мы давно не живем в мире Древней Греции, и если пришла в голову какая-то странная идея, то нельзя просто облечь ее в слова и думать, что это физическая модель. Так что это книга не про математику, а про то, как математика используется для изучения природы.

То есть теории присылают? Часто пишут, вообще?

О да! Приходит огромное количество людей с теориями всего или теориями чего-нибудь (обычно это черные дыры или решение парадокса Ферми). Вчера пять различных людей прислали свои теории в личных сообщениях во «ВКонтакте». Осенью у них явно период повышенной активности... Да и в целом такие люди, конечно, более активны, но я убежден, что среди моих слушателей адекватных людей гораздо больше, чем среди пишущих письма и комментарии. 

А так я довольно много отвечаю людям в соцсетях. Читаю комментарии в YouTube, если есть настроение, отвечаю или огрызаюсь на особенно зарвавшихся людей. Мне не нравятся большие площадки, форумы вроде «Пикабу», раньше у меня были логины на многих из них, и был разовый позитивный опыт как раз с «Пикабу», когда я отвечал на вопросы людей. Эдакое онлайн-интервью. Письменно за два часа ответил на полторы сотни вопросов. Но регулярное общение на форумах не доставляет особенной радости. На собственной страничке хотя бы можно забанить кого угодно, и это проще.

О писателях

Вроде в России быть популяризатором науки невыгодно. Почему ученые все равно этим занимаются? Может быть, тут есть немного тщеславия?

Какой-то элемент тщеславия наверняка есть, вопрос — что под ним понимать. Общение с публикой, которая считает тебя очень умным, немного стимулирует, доставляет удовольствие. Я подозреваю, такой элемент есть у всех. У меня точно есть, но мотивация сильно выходит за его рамки. 

Занимаются популяризацией, потому что опять же — просто нравится. Плюс приятно, когда получается. В общем, это хобби, но очень близкое к работе. Кому-то еще нравится ездить по стране с лекциями — как еще попадешь в какой-нибудь Петропавловск-Камчатский? Наконец, все мы так или иначе росли на научно-популярной литературе, понимаем, что этим полезно заниматься, есть ощущение пользы для общества.

Космос — востребованная тема?

Да, но, с другой стороны, внутри темы космоса есть множество вопросов. Если поставить своей целью тиражи книг и посещаемость лекций, лучше выбирать не те темы, которые выбираю я. Есть более популярные вещи, но, во-первых, они модные и про них и так много написано, во-вторых, волею судеб ни одной из них я узко не занимался, а мне интересно говорить о том, в чем я разбираюсь. Не хочется делать лекцию в духе «что мозг Хокинга думал о начале Вселенной и недрах черных дыр», хотя и такое предлагали.

О журналистах

Научные журналисты — необходимая прослойка между обществом и учеными или все-таки лишняя?

То, что называют научной журналистикой, — это несколько разных видов деятельности. Есть популяризация как таковая, когда человек популярным языком разъясняет научную статью. Сегодня они все же начинают выделяться в отдельную группу, это, в общем-то, не научные журналисты.

Есть именно журналистика: корреспондент проводит съемки ученого, а потом говорит: «Все, нам пора ехать, мы дальше шамана снимаем». В общем, человеку все равно, о чем брать интервью. А с учеными хорошо бы все же общаться, немного разбираясь в теме: не путать астрономию с астрологией и не произносить «аНдронный коллайдер». 

И наконец, есть корпоративный PR — вуза, компании, научной организации. Второму и третьему (чистой журналистике и PR) сегодня можно учиться. Нужно ли им научное образование — спорный вопрос. Знаний в любом случае на все не хватит. В некоторых странах, особенно в больших международных лабораториях, могут приглашать журналистов на стажировку на несколько месяцев поработать лаборантом, чтобы получить опыт. Думаю, это очень полезно.

У вас никогда не просили комментарии по темам, в которых вы не эксперт?

Постоянно! Это самый типичный пример того, о чем я говорил выше, важности базового образования и отделения научной журналистики и журналистики вообще. Журналисты любого астронома считают разбирающимся во всех аспектах космонавтики. И поэтому приходит постоянное: «А надо ли нам строить лунную базу? А надо ли нам то-то и то-то на космическом корабле?» Да откуда я знаю?!  Апофеозом было «расскажите нам про скафандр». Это совершенно не в моей компетенции, и я стараюсь это не комментировать. Я уверен, что у кого-то в записной книжке просто написано: «Космос — Попов».

Считается, что журналисты помогают ученым получить поддержку общества? А она им вообще нужна?

У нас в стране ученому чаще всего непосредственно общество не нужно. Общество немного удалилось от решения ряда проблем, есть позиция, что «людям наверху виднее». Если у ученых возникают проблемы, они, за редчайшим исключением, решаются не через общество. Апеллирование к обществу становится скорее ритуальным действием, решать все равно будет не оно. И мы не уникальны в этой ситуации. США является одним из редких исключений — в первую очередь по модели финансирования науки, да и федеральные власти там находятся под большим прессингом общества, чем во многих других странах. А у наших ученых почти нет мотивации контактировать с обществом, от которого мало что зависит.

Журналист бегает за ученым, потому что он получил такое задание. СМИ желает заполнить определенный сегмент, у него есть соответствующая аудитория. Другой момент — связанный с государственными СМИ — продвижение определенных приоритетов. Например, гордость космосом, мы должны гордиться космосом, поэтому так много об этом пишут.

Наука vs Популяризация

Что вы думаете про эффект Сагана (этим термином принято называть отрицательное влияние занятия популяризацией науки на академическую карьеру ученого и отношение к нему сообщества  — Прим. Всенауки)? Наблюдается ли он в России?

Мало у кого из сегодняшних российских популяризаторов есть та безумная популярность, какая в свое время была у Сагана. Так что хотя бы поэтому большой проблемы тут нет. Но мне иногда кажется (может, это небольшая паранойя), что я начинаю его чувствовать. Журналисты любят начинать интервью с фраз вроде «самый известный российский астрофизик». Я прекрасно понимаю коллег, которых это должно просто бесить. 

Почему?

Потому что ни в моем случае, ни в случае многих других ученых-популяризаторов это и близко не так. Человека, который слишком часто появляется на ТВ, у которого слишком часто берут интервью, эпизодически одаривают такими не совсем заслуженными эпитетами. И это может сослужить плохую службу. 

Человек, известный как популяризатор, много общается со СМИ и имеет возможность сразу широко рассказывать о каких-то своих научных результатах, а его немедийный коллега может сделать что-то даже более значимое, но об этом просто никто кроме научного сообщества не знает. Вдобавок иногда популяризаторы рассказывают не о своей работе, а захватывают более широкий спектр, говоря о достижениях коллег. Возникает ощущение, что один работал, а широкой публике под всеобщие аплодисменты об этом рассказывает другой.

Но есть исследования, которые, наоборот, показывают положительную связь между популяризаторской деятельностью и научной активностью. Общение с широкой публикой развивает социальные навыки и помогает быстрее и качественнее писать научные статьи?

Не думаю, что дело только в этом. Основной эффект, который я чувствую на себе, — ощущение эмоционального и интеллектуального тонуса. Если в популяризации что-то получается, то это помогает эффективнее заниматься наукой. Есть еще эффект, описанный в книге у Фейнмана, связанный с преподаванием. Он описывает, как ученым в Институте высших исследований в Принстоне создали идеальные условия и сказали: «Придумывайте гениальные идеи». Гениальные мысли просто так в голову не приходят, и у многих ученых началась депрессия. 

Рецепт Фейнмана был простой: иди и кому-нибудь что-нибудь расскажи. Когда вы день до обеда отработали, отчитали лекции и на вас ничто не давит, можно хоть пойти пить чай весь вечер. Именно в эти моменты приходят в голову какие-то идеи, а сама ситуация выполняет роль эмоционального буфера. Сильно подозреваю, что популяризация — такая же отдушина. Бывает, чувствуешь, что по работе что-то ничего не получается. А тут сходил на лекцию, ответил журналистам — и все, день прожит не зря. А там вроде и работа пойдет.

Вы чувствуете, что могли бы сделать больше в науке, если бы не занимались популяризацией?

Я бы сказал, что тешу себя этой мыслью. Как у Бродского: «На другой вариант судьбы — возможно, не лучший, но безусловно тобою упущенный». Приятно думать, что мог бы сделать больше, если бы не… Механически — конечно больше. Но было бы это более качественно, я сильно не уверен.

Беседовала: Анастасия Кожара

Фотографии: из личного архива Сергея Попова

Хотите, чтобы книга Сергея Попова стала бесплатной для всех? Поддержите наш проект на краудфандинговой платформе Planeta.ru