Александр Марков «Обезьяны, нейроны и душа»

Укорот в изложении Олега Соколенко

Александр Марков — российский эволюционный биолог и популяризатор науки. Его двухтомник «Эволюция человека» был удостоен премии «Просветитель» за 2011 год. Мы поговорим о втором томе этой книги: «Обезьяны, нейроны и душа». Она отвечает на вопрос, почему человек мыслит и ведет себя именно так, а не иначе. Краткий ответ на этот вопрос Марков формулирует в начале первой главы: «Все аспекты нашей психики, включая и самые „высшие“, такие как мораль, имеют вполне материальную нейрофизиологическую основу». Марков пишет, что эта основа развивается в ходе эволюции в процессе естественного отбора из тех качеств и свойств, которые в большей или меньшей степени уже есть у наших предков — животных. В своей книге Марков разворачивает этот тезис, подкрепляя его данными нейробиологии, генетики, этологии, экспериментальной психологии и других наук.

Нечеловеческая человечность

Многие черты и способности, которые когда-то считались «чисто человеческими», были обнаружены и у животных. Например, основами логики «владеют» аквариумные рыбки. Эксперименты с астатотилапией показали, что самцы этого вида «понимают» принцип транзитивности: если A больше B и B больше С, то A больше С. Такая логика помогает рыбкам оценить свои шансы на победу в схватке с другими самцами. Оценивая результаты предыдущих поединков, они уклоняются от противостояния с заведомо более сильными противниками.

К сопереживанию способны грызуны: когда одна крыса видит мучения другой и знает, что может их прекратить, она постарается это сделать. По-видимому, ключевую роль в этом проявлении сочувствия играют знаменитые зеркальные нейроны. Они помогают и крысам, и нам «почувствовать себя в шкуре» другого и разделить его чувства.

Обезьяны, максимально близкие нам эволюционно, проявляют еще больше человеческих черт. Шимпанзе способны на бескорыстную помощь. Они подавали экспериментаторам палки, до которых те якобы не могли дотянуться. Орангутаны и бонобо умеют осознанно выбирать инструменты, чтобы решать сложные задачи и получать за это еду.

Почему же люди, унаследовав такую основу от животных предков, смогли существенно развить у себя многие важные способности? Частично ответ заключается в развитии мозга. Мы способны одновременно удерживать в кратковременной памяти семь идей, образов или концепций. У шимпанзе или бонобо таких «регистров» для хранения оперативной информации всего три. Это преимущество помогает людям создавать сложные орудия труда и разбираться в дальних родственных связях.

Живой «компьютер»

Дело не только в объеме кратковременной памяти, но и в других тонких настройках мозга. Марков коротко описывает, как устроен мозг. Главную роль автор отводит нейронам, которые он называет «универсальными живыми устройствами для принятия решений». Нейроны соединяются синапсами: через них передается информация. Из таких цепочек формируется наша долговременная память.

Мозг похож на компьютер, но есть важные различия. В компьютере всего один «нейромедиатор», который переносит информацию, — это электричество. А вот мозге нейромедиаторов много. Соединения в компьютере не меняются, а синапсы могут исчезать и появляться. Когда мы забываем информацию, нейронное соединение разрывается. Когда узнаем новую — возникает. Теоретически по структуре синаптических связей и состоянию нейронов можно считывать все, что человек знает и умеет. Но до решения такой задачи пока очень далеко.

Сканирование мозга методом магнитно-резонансной томографии позволило ученым локализовать зоны мозга, связанные с самыми разными аспектами нашей психики.

Одним из важнейших чувств человека является любовь. При переживании как романтической, так и материнской любви возбуждаются подкорковые области. Главную роль при этом играет система дофаминовой награды. Важны островок и передняя поясная кора, отвечающие за положительные эмоции. Хвостатое ядро связывает чувство с целенаправленным поведением.

Все эти нейронные связи побуждают нас с удовольствием и целенаправленно формировать устойчивые парные связи. Сила материнской любви коррелирует с объемом гипоталамуса, миндалины и черного вещества: все эти отделы мозга увеличиваются у молодых матерей. Возможно, у Homo sapiens это связано с трудными родами детей с крупной головой, долгим выкармливанием и заботой. Структурные изменения мозга дают матерям необходимую мотивацию.

Исследования мозга позволяют проследить некоторые этапы антропогенеза. Например, эксперименты показывают, что на развитие мозга влияет изготовление даже простых каменных орудий олдувайской культуры, которая возникла почти три миллиона лет назад. Такая деятельность повышает активность левой вентральной премоторной коры. Эта же область отвечает за произнесение членораздельных звуков. Вероятно, орудийная деятельность и дала нашим предкам толчок к развитию речи.

Душевные гены

Наше поведение определяется устройством мозга, которое меняется на протяжении всей нашей жизни. Под воздействием среды и воспитания появляются новые синапсы и нейронные цепочки. Если мозг долго не использует нейронную цепочку, она исчезает.

Индивидуальные настройки этих процессов закладываются генетически. То есть наши персональные качества определяются и жизненным опытом, и наследственностью.

Граница между врожденным и приобретенным довольно зыбкая. Если умение доказывать теорему Пифагора станет необходимым для выживания особи, опыт доказательства будет закреплен естественным отбором. То есть не только гены влияют на поведение, но и поведение влияет на гены.

Когда в Евразии появилось молочное животноводство, среди местных жителей закрепились мутации генов, позволяющие взрослым переваривать молоко. Их носители получили эволюционное преимущество. Благодаря потреблению нового продукта они были сильнее и здоровее и чаще передавали гены своим потомкам.

Закономерности синтеза нейромедиаторов в нашем мозге заложены генетически. А нейромедиаторы, в свою очередь, оказывают влияние на наше социальное поведение. У человека по сравнению с обезьянами есть несколько мутантных генов, из-за которых мозг выделяет примерно на 20% больше нейромедиаторов. Они влияют на способность к обучению и запоминанию, на формирование привязанностей и социальных связей. Видимо, именно эти мутации сделали нас умнее. Видимо, именно они научили нас сильнее любить и крепче дружить и сделали более социальными.

Интеллект и общество

Общественная жизнь требует больших интеллектуальных ресурсов. Каждому члену племени нужно хранить в памяти текущий статус своих отношений с каждым из десятков собратьев. Он должен помнить обиды и добрые поступки других, просчитывать возможные союзы для достижения своих целей. Неудивительно, что у обезьян размер мозга коррелирует с размером и сложностью организации их социальной группы.

Правда, палеонтологические данные показывают, что максимальный размер племени охотников-собирателей не менялся миллионами лет. Он составлял примерно сорок-пятьдесят человек. А вот размер мозга увеличивался. Возможно, это позволяло более эффективно регулировать отношения между племенами. Согласно одной из гипотез, именно повышенная социальность позволила нашим предкам настолько развить интеллект, что естественный отбор запустил процессы, побудившие гоминид умнеть и дальше.

Схематично процесс мог быть таким. Умные особи лучше приспособились и стали оставлять больше потомства. Поэтому генетически закрепилась склонность самок выбирать более умных самцов. Самцы, чтобы продемонстрировать свой ум, развивали новые формы мышления и поведения. Они стали развивать юмор и красноречие и перенимать эти формы друг у друга. Для этого потребовался еще более крупный мозг. И так далее. В результате уже два миллиона лет назад Homo erectus смог выйти на принципиально новый уровень мышления по сравнению с животными. Усложнение отношений внутри племен и между ними привело к закреплению в генах важной разницы в мужском и женском мышлении.

Репродуктивный успех самцов зависел от результатов межплеменных конфликтов: если первое племя побеждало в бою второе, большинство мужчин из второго племени погибало. Женщин в случае победы чаще всего оставляли в живых и включали в племя победителей. И женщины продолжали рожать детей, но уже от новых мужчин. В результате мозг женщины оказался лучше приспособлен для выстраивания отношений внутри группы, а мозг мужчины для конкуренции между группами. Это было показано в исследованиях психологов.

Эгоизм и альтруизм

Отдельная глава книги посвящена эволюции альтруизма — вопросу, который очень интересует современную биологию. Марков здесь в основном следует теории «эгоистичного гена» Ричарда Докинза. При естественном отборе конкурируют не разные особи, а разные варианты генов, или, говоря точно, аллели. Варианту гена может быть выгодно, чтобы его носитель погиб, но спас много других носителей того же аллеля. Тогда этот аллель сохранится и размножится в популяции. Это и есть «эгоизм» гена.

Поэтому особь проявляет альтруизм в основном к близким родственникам. Спасая детей или братьев, особь спасает свои же гены, но рассеянные по популяции. Такой альтруизм называется «парохиальным» от греческого выражения «для своих». «Своими» для общественных животных могут быть и члены стаи или стада. Генам в некоторых случаях это тоже выгодно: в процветающей группе шансы отдельной особи оставить больше здорового потомства повышаются.

Кроме того, в любом коллективе возможен реципрокный альтруизм, работающий по принципу «ты мне, я тебе». На этом основана эффективная кооперация.

Альтруистическим поведением одной особи могут воспользоваться другие и при этом ничего дать взамен. Так бывает, например, у социальных амеб рода диктиостелиум. При недостатке пищи они образуют особые скопления — плодовые тела. Такие тела приспособлены, чтобы эффективно рассеивать споры. При этом те амебы, которые оказались в ножке плодового тела, гибнут, не оставив потомства. Поэтому «нахлебники» стараются занять лучшие места в шапочке плодового тела. Только они и оставят потомство. Такая способность к обману выгодна и потому закрепляется генетически.

Но и способность противостоять обманщикам — закрепляется тоже. В результате в популяциях практически всех животных постоянно идет своего рода «гонка вооружений». Социально организованные животные вырабатывают различные способы борьбы с «нахлебниками». Своеобразная «полиция нравов» есть, например, у некоторых ос. Откладывать яйца во всем рое может только одна оса — королева. Если рабочая оса начинает «эгоистично» откладывать яйца, другие рабочие осы эти яйца уничтожают. У обезьян и особенно у людей появляется институт репутации, и «нахлебники» подвергаются общественному порицанию.

Почему люди склонны к альтруизму больше, чем животные? По-видимому, это результат войн между племенами, которые велись в палеолите.

Палеонтологические данные показывают, что в те времена до 30% всех людей гибли во время военных конфликтов. Это очень много, даже больше чем в XX веке с его двумя мировыми войнами. Такие ожесточенные конфликты между группами людей сделали особенно важными сотрудничество и взаимопомощь внутри группы. В результате гены, усиливающие склонность к парохиальному альтруизму, шире распространились в человеческих популяциях. Увы, в качестве сомнительного «бонуса» люди приобрели склонность к ксенофобии. Этот принцип можно сформулировать так: сделать плохо чужому — всегда хорошо для своих.

Длительные процессы конкуренции и взаимопомощи привели к развитию тех альтруистических механизмов, которые необходимы нашим «эгоистичным генам». Эти механизмы управляются как культурой, так и генами. Одни гены награждают нас дофамином за «добрые» поступки так же, как при сексе или еде. Другие гены отвечают за отвращение и к дурным поступкам, и к неприятным запахам. То есть социальное поведение оказывается тесно связано с естественными реакциями организма.

Объяснимое несовершенство

Особенности нашего мышления и поведения формировались в сложной эволюционной борьбе под влиянием огромного количества факторов. Неудивительно, что результат не идеален. Например, чтобы правильно выстраивать отношения в обществе, нам нужно адекватно оценивать впечатление, которое мы производим на окружающих. Оно определяет в том числе наш репродуктивный успех, а значит, наши «эгоистичные гены» в этом заинтересованы.

Но далеко не каждый человек способен увидеть себя со стороны и оценить адекватно. Причем человек, как правило, склонен себя недооценивать. Мы знаем о себе много такого, о чем окружающие и не подозревают. Поэтому и оцениваем себя строже.

Появление религии, по-видимому, тоже стало «побочным эффектом» некоторых глубинных принципов нашего мышления. Озабоченное вопросами морали божество выполняет функции родителя, которого нам во взрослом возрасте не хватает. А ритуалы «очищения» от грехов отражают все ту же склонность нашего мозга путать физическую грязь с моральной. Но религию можно рассматривать и как полезную адаптацию: соединяя людей в большие группы, она усиливает парохиальный альтруизм.

Эволюция не успевает за развитием человеческой культуры. Устройство нашего мозга было оптимальным для наших «эгоистичных генов» в доисторическую эпоху. Сейчас семи регистров кратковременной памяти нам уже не хватает. Но эволюция продолжается, и наверняка мозг будет совершенствоваться. Гены его «заставят».

Заинтересовались книгой и хотите прочесть целиком? Скачайте бесплатно на Всенауке.